1000 км от Якутска до Томтора мы проехали за два дня, а на следующее утро уже пробивались на Лабынкыр. Когда смотришь вперед на сверкающие снегом перевалы и таежный бурелом, возникает мысль: «Здесь машины не пройдут!» Тем не менее, КамАЗы шли… Шли через колючую тайгу, глубокий снег, крутые подъемы и ледяные ямы. Шли, сердито рыча мощными моторами и фыркая сизыми облаками сгоревшей соляры. Шли, теряя фары, оставляя за собой обвесы и пробивая радиаторы.
Кунги, в которых мы ехали, были неплохо оборудованы для длительного путешествия – двухъярусные нары, газовая плитка, умывальник, бочка для питьевой воды, несколько кресел и маленький столик. Но воспользоваться этими удобствами во время движения машины по тайге не получится даже у каскадера. Или же, наоборот, эти удобства приходят к вам сами, когда вы этого не ждете. Например, если кто-то не слил воду из умывальника, то умываться будут все присутствующие в кунге, невзирая на желание и социальный статус. Процесс умывания будет продолжаться до тех пор, пока не кончится вода в умывальнике или пока кто-нибудь из присутствующих не совершит мужественный поступок – рискуя пробить головой потолок на очередном треске, бросится к переговорному устройству, связывающему жителей кунга с водителем, и попросит последнего остановить машину.
Периодически колонна КамАЗов неожиданно вырывалась из глубокого снега тайги на замерзшую поверхность реки или озера. В такой момент казалось, что мы выехали на шоссе.
Если кто-то терял бдительность и случайно задремывал на ровном участке дороги, прислонившись к замерзшему стеклу, то звонкий удар головы об это самое стекло или веселый скрежет зубов о чайный столик извещал коллег по экспедиции о том, что начался новый участок дороги. Очень полезно было перед сном одевать на голову толстый капюшон. Он придавал голове устойчивое положение, надежно держа ее на шее. Были моменты, когда кунг напоминал мне центр подготовки космонавтов – летали люди, летали предметы, летало все, что не было привязано.
Кто нечасто бывает в экспедициях, с трудом приспосабливается к бытовым трудностям – например, про баню и теплый туалет участникам пришлось забыть до приезда в Томтор. Трудности наваливаются понемногу, исподтишка – кто-то порезался, голова заболела, нос потек, кишечник расстроился, печка сломалась, свет погас, камера замерзла и т.д. В мороз при отсутствии ветра выхлопные газы облаками накрывали работающие машины. А потом сизым едким дымом просачивались в салон, даже глаза щипало.
Несмотря на постоянно работающие печки, жилые кунги постепенно промерзали. Особенно это проявлялось на стеклах и на потолке в местах крепления обшивки. Сначала на крепежных шляпках появлялся иней, а потом небольшие сосульки. Сосульки постоянно капали, поэтому выгоднее всего было спать на нижних нарах. Но, несмотря на эти бытовые мелочи, общее эмоциональное состояние экспедиционеров было хорошее.
Поначалу участников экспедиции можно было условно разделить на три команды: команда подводно-исследовательского отряда РГО, команда КамАЗ и команда Оймяконского отделения РГО. В каждой команде – свой руководитель и свои задачи. Кроме этого, в отряде были двое ученых из Якутского Института биологических проблем криолитозоны СО РАН. Два иностранца, инспектор CMAS Бажена Остойич – президент Сербской федерации подводных видов спорта, инструктор и эксперт в области подводных видов деятельности, она известна своей работой в команде легендарного Жака-Ива Кусто, и Джон (фамилию точно не помню), оператор английского канала Дискавери, который приехал сюда за Лабынкырским чудовищем. Чудовище, правда, он так и не нашел, но к концу нашей экспедиции из гордого, серьезного ирландца превратился в веселого русского рубаху-парня. Многие видели друг друга впервые и знакомились по ходу экспедиции. В Томторе по некоторым вопросам логистики возникли разногласия, и в какой-то момент мне показалось, что между командами появилась трещина непонимания. Но, несмотря на это, наутро экспедиция взяла курс на Лабынкыр.
Надо сказать, что КамАЗовцы показали себя профессиональной командой, способной решать поставленные задачи в сложнейших климатических условиях и при полном отсутствии дорог. В ходе экспедиции все сдружились, трещина непонимания постепенно куда-то исчезла, и мы превратились в единую, сильную команду.
В общем, через сто километров бездорожья и перевалов мы уже стояли на берегу легендарного озера. Часть привезенного оборудования разгрузили сразу, а основная работа закипела с утра – кто-то уехал искать глубину, кто-то уехал за дровами, кто-то готовил обед, кто-то возился с генератором…
А я перетаскивал водолазное оборудование из КамАЗа в маленькую сторожку на берегу озера, которая через несколько часов превратилась в водолазку. Мне помогали коллеги по погружениям: Максим Астахов и Володя Олимпиев. На входе в водолазку Бажена Остойич повесила кусочек картонки, на котором написала: «Дайв-центр „Полюс холода“». Ответственный Губин А.С.»
Водолазка всем понравилась и участники экспедиции по очереди приходили сюда на экскурсию.
Меня беспокоила ситуация с подготовкой и проверкой газов. Сложности с анализом смеси возникли еще во время предварительных тренировок на Белом море, там нам помогал опытный газблендер Иван Кронберг. После погружения на 60 метров решили проверить остатки газа в спарке. Обнаружилось, что газ не соответствовал той смеси, которую мы запланировали. Погрешность была до 12 %. Хорошо, что все хорошо закончилось… Но настроение испортилось, на завтра было запланировано погружение на 80 метров. Стали разбираться и экспериментальным путем обнаружили, что приборы дают неточные показания, когда в вагончике становится холоднее, или, например, после того, как газоанализатор постоял на сквозняке. Это при том, что температура воздуха на улице не опускалась ниже –13 °C. В принципе, все понятно – газоанализатор – лабораторный прибор, созданный для работы в тепличных условиях, о чем сообщается в инструкции производителя. Это означает, что в других условиях он и не должен работать… Вывод – опыта работы с газами в таких условиях накоплено еще не достаточно.
На следующий день постарались все это учесть, и, если не считать потерю «горячего» газа из моего стейджа вследствие замерзания, погружение на 80 метров прошло нормально. Поначалу встал на фри-флоу регулятор, пришлось открывать его на вдохе и закрывать на выдохе. Эта вобщем-то не сложная процедура известна студентам базовых курсов технического дайвинга. Но потом газ пошел через резьбовое соединение регулятор–баллон, стрелка манометра быстро пошла к нулю. Однако я успел сделать пару кадров травящего соединения на память. Газ улетел, но оставалось еще 20 минут декомпрессии, которые мы провели в режиме дыхания из одного регулятора с Димой Шиллером. Примерно на пятнадцатой минуте этой почти интимной процедуры стали неметь губы. Шиллеру, кажется, это тоже не понравилось, а может, я просто не в его вкусе. Но на следующих спусках он предложил использовать на стейджах по два дыхательных автомата. Во время тренировок в дайв-центре «Полярный круг» мы активно экспериментировали. Например, после переключения на донную смесь оставили транспортный газ на спусковом конце и дальше решили попробовать поддувать сухой костюм донным газом. Я один раз так делал на Черном море – было, конечно, прохладно, но не критично. Но здесь при каждом нажатии на кнопку подачи газа в сухой костюм было ощущение, что в него заливается порция ледяной забортной воды. Первая мысль была – нарушилась герметичность молнии!
Также мне запомнился эксперимент со стельками. Перед одним из погружений Дима Шиллер подарил мне одноразовые японские стельки с подогревом. После вскрытия герметичной упаковки химический наполнитель стельки вступает в реакцию с кислородом, который, как известно, присутствует в составе воздуха. Погружение было запланировано относительно неглубокое и непродолжительное, поэтому для дыхания и подкачки костюма мы использовали воздух. Совершенно естественно, что на глубине 40 метров парциальное давление кислорода выросло в пять раз, и, конечно, химическая реакция в стельках пошла намного активней. Я пережил ряд ярких ощущений и узнал, что чувствует живая рыба на сковородке. Ерзая ногами в ластах, мне удалось-таки немного стащить боты с ноги и таким образом облегчить долгожданное окончание опыта со стельками. Шиллер, немного похожий под водой на рыбу-пинагора, подозрительно посмотрел на мои судорожные движения и сигналом спросил, все ли у меня в порядке. Подходящего знака для полного ответа у меня в голове не нашлось, и я ответил «ОК». К моей большой радости, у Шиллера неожиданно регулятор встал на фри-флоу, и мы достойно и быстро завершили погружение. После погружения я сердечно поблагодарил Дмитрия Августовича за подарок и подтвердил высокое качество японской продукции, показав ему красные пятки. Потом только ленивый не шутил по этому поводу.
И вот я на полюсе холода, смотрю на столбик выпущенного специально для Якутии термометра (до –60 °С), вспоминаю о наших тренировках и ошибках.
Здесь, на полюсе холода, мы постарались создать для единственного газоанализатора максимально тепличные условия. Вплоть до того, что во время проверки газов засовывали прибор в пакет, в который пускали подогретый до плюсовой температуры газ. Хранили газоанализатор бережно в сторожке на одной высоте, где температура была более или менее соответствующей паспортным рекомендациям прибора. В ночное время мы по очереди поддерживали температуру в сторожке, т.к. ржавая печь пожирала дрова, как Лабынкырское чудовище.
С одной стороны, после смешивания газов и так известно, какая смесь получилась, но проверить-то надо! Свежа в памяти история с газами, произошедшая на Белом море. Убедиться, что единственный газоанализатор не врет, помогали опечатанные заводские баллоны с кислородом и гелием. Понятно, что в одном 100 %-ный кислород, в другом 100 %-ный гелий. Сначала проверили газоанализатор на этих баллонах, после этого проверяли смеси. Но все равно из-за того, что прибор глючил, было как-то неспокойно. Один раз оставил его на скамье на пять минут, вернулся – все! Дисплей замерз! Надо снова его отогревать. Времени на все эти важные мелочи уходило вагон и маленькая тележка. Дело в том, что температура в сторожке-водолазке, у которой вместо окон была пленка и картонка, распределялась по уровням. Под потолком температура была плюсовая, можно даже было снять шапку, а на уровне пола уже –45 °С. А скамья, на которой я оставил газоанализатор, находилась в метре от пола. Вот он и замерз.
Еще проблема была. Баллоны вроде заводские, даже опечатаны – но где-то 10 бар недожато, где-то 15. Если при этом запасов газа впритык, а хотелось бы общее давление в спарке 200 бар, то при переливке это имеет значение. Вдобавок, температура на улице падала до полтинника, голая рука к баллону прилипает. В итоге и в баллонах давление тоже падает, поэтому в водолазке для транспортных баллонов были сделаны специальные полати, на которые баллоны укладывали заранее, с целью отогреть.
Когда работал с газами, в водолазку никого не пускал, кроме Максима Астахова (он мне помогал). Остальных попросили без нас туда не ходить, посторонним там вобщем-то делать нечего. Причина в том, что водолазка подогревалась печкой, не приспособленной для этих целей, а потому – небезопасной. Могли искорки полететь – а там кислород, и с ним еще работать нужно. Опять же, условия походные – на одежде у людей масляные пятна могут быть, курят некоторые и т.д.
Но задача в том и заключалась – организовать все именно в таких условиях, других-то не было.
На озере Лабынкыр мы без особых проблем сходили на 54 метра, по всей видимости, это и есть максимальная глубина этого водоема. Тут-то и появилась идея пробиться на озеро Ворота. Эта идея всех взбодрила и объединила, хотя сомнения были. Например, наш главный проводник Сергей Зверев сказал, что КамАЗы вряд ли пройдут. Однако руководитель команды КамАЗ Али Гильдимович Каримов уверенно и спокойно заявил: «Мы пробьемся».
За профессионализм и уверенность мы про себя называли Али Гильдимовича командиром танковой бригады.
В итоге два КамАЗа ушли пробивать дорогу на Ворота, еще два ушли в Томтор за солярой. Средний расход топлива был 10 литров на 1 км. И поэтому после незапланированного путешествия на Ворота на обратный путь его бы просто не хватило.
Остальные остались на Лыбынкыре – готовить майну для утреннего погружения недалеко от лагеря. Цель погружения в мелководной части озера – исследовательская, но если будем успевать, сделаем небольшую фотосессию. Погружение понравилось и запомнилось. Прозрачность под 30 метров, на зеленоватом фоне воды ярко-красный сухарь и малиновые ласты Бажены выглядели очень вкусно и фотогенично. С Баженой мы отплавали 45 минут, потом она вышла, а под воду спустился Максим Астахов. Максим брал пробы грунта на разной глубине, и мы постепенно вышли под самый берег. Подо льдом вдоль берега шла каменная гряда. Заканчивалась она ровно, как по линейке, на глубине два метра и переходила в плотный ил. Странно, но совсем не похоже на естественный ланшафт. Среди камней плавала стайка мелкой красной рыбы. Потом приплыл огромный красивый налим, и я сразу вспомнил легенду про чудовище – может, это именно он стал прототипом? Но для чудовища у налима оказался слишком миролюбивый характер, он спокойно плавал рядом с нами и даже позволил себя фотографировать.
Вечером по спутниковому телефону позвонил Али Гильдимович. Он сдержал слово и пробил дорогу на озеро Ворота. 20 км бездорожья пробивались 30 часов. Утром мы поехали по его следам и во второй половине дня были на месте. Я выпрыгнул из машины, посмотрел по сторонам и чуть не ослеп от этого масштабного сверкающего великолепия. В долине между двух высоких сопок лежало скованное толстым льдом озеро. Вот уж действительно Ворота! Название идеально подходит к этому месту.
На озере уже вовсю трудились наши товарищи, приехавшие еще вчера на первых машинах. Они ездили по озеру и делали замеры глубины. К нашему приезду максимальная глубина была найдена. Ребята рассказали о трудностях, с которыми им пришлось столкнуться. Уйма времени и сил ушла на поиск самого глубокого места. Пытаясь сократить трудозатраты, делали замеры эхолотом прямо через лед, но эхолот быстро замерзал, и все равно пришлось сверлить лунки. В итоге проделали около 250 замеров! Но максимальная найденная глубина была только 60 метров.
Мы ехали на Ворота с целью нырнуть на 90 метров, план погружения и соответствующая смесь были приготовлены заранее. Проводники в один голос утверждали, что эта глубина там точно есть, ссылаясь на показания эхолота, сделанные еще летом. А некоторые утверждали, что существует разлом глубиной больше ста метров. Но по факту максимальная глубина оказалась 60 метров, и скорее всего нет там никаких разломов. Ровное плато, как футбольное поле. План погружения, конечно, пересчитали, хорошо еще, что смесь в спарке хоть и не идеально, но под эту глубину подошла.
Майну сделали 2х2 метра, образовалась пирамида из сложенных кубиков льда, которые вырубали, пробиваясь к воде. На пирамиде Антон Райштат поставил икону Казанской Божей Матери, полученную им в дар от церкви в Казанском кремле. Толщина льда оказалась полтора метра, на Лабынкыре было на полметра меньше. Интересно, почему? Высота над уровнем моря одинаковая, расстояние между озерами по прямой – от силы 10–15 км. Видимо, виной всему высокие сопки, которые окружают Ворота и не выпускают скатившийся вниз холодный воздух. А на Лабынкыре не так, там есть, где разгуляться воздушным массам.
Майна была готова, когда над озером уже стояла звездная ночь, но погружение решили не откладывать. Вот такой вот ночной подледный высокогорно-технический дайвинг.
Само погружение проходило так. Уходили по двум спусковым концам, пристегнувшись к ним короткими кончиками на скользящих карабинах. Было три газа: транспортный EAN/40, на 30 метрах переключались на Тримикс 14/54 (он был приготовлен на обещанные 90 или 80 м), а для декомпрессии использовали EAN/80, на который переключались на 9 метрах.
Во время предварительных тренировок на Белом море у нас почти на каждом погружении что-то замерзало. С одной стороны, там, на Белом, температура воды ниже, –2 градуса, но особенность формирования льда в соленой воде иная, по своей структуре он более рыхлый. Поэтому в морской воде он дольше формируется и легче разрушается. А если в пресной воде что-то замерзает, то замерзает крепко.
Еще одна сложность заключалась в том, что пробы грунта и воды брали, используя, мягко говоря, специфичный инвентарь. Не в обиду сказано, кустарный какой-то – бутылки пластиковые, баночки из-под майонеза. Причина все та же – не у всех уважаемых научных заведений есть опыт совместной работы с водолазами (да и, видимо, с деньгами тоже не очень). Давайте его нарабатывать. Помогите нам стать полезным инструментом в ваших руках, уважаемые ученые.
Все баночки пришлось брать на себя Шиллеру, потому как мои руки были заняты камерой. Дима был увешан баночками, как новогодняя елка. И у этой «елки» был шанс где-нибудь за что-нибудь зацепиться. Но вершиной инженерной мысли была бутылка из-под шампанского, забетонированная в небольшую железную бочку. Бетон, видимо, заменял балласт, но это хорошо, когда бутылка опускается с поверхности на веревке. Но когда она привязана к водолазу, это уже дополнительный элемент снаряжения весом с небольшой стейдж.
На дне нужно было открыть бутылку и заполнить водой. Открыть пробку трехпалой рукавицей у Шиллера не было никаких шансов. Дима открыл ее зубами, предварительно освободив их от дыхательного автомата. По закону физики все, что было рядом с отверстием горлышка бутылки, устремилось внутрь. Это была вода, частички грунта, какие-то микроорганизмы и Димина нижняя губа. Из этой трагикомической ситуации надо было как-то выходить, так как водолазу рано или поздно захочется сделать вдох. С задачей Шиллер справился решительно, о чем после погружения свидетельствовала красивая гематома на его нижней губе.
В итоге одна из баночек все-таки запуталась за балласт спускового конца. Дима в темноте при почти нулевой видимости сразу не распознал проблему и стал поддуваться – не помогает, а когда спохватился, баночка отцепилась от балласта, и он полетел вверх. Притормаживая за мой спусковой конец и стравливая лишний газ, Дима быстро остановился. При этом Шиллер ни одной пробы не потерял. Даже в такой момент человек о науке думал!
Всплывали мы каждый по своему графику, встретились на декомпрессии. Обменявшись знаками, решили немного перестраховаться, увеличили «кислородные окна» на 3-х и на 6-ти метрах. Права на ошибку у нас не было, как не было и мобильной барокамеры с собой.
По графику утром нужно было трогаться в обратный путь. Но очень уж хотелось посмотреть озеро в светлое время суток и попутно поднять случайно оброненную оператором подводную камеру. Она сорвалась, когда ее на длинной ручке опускали в майну для съемок. Поговорили об этом с Димой Шиллером:
– Сань, а успеете? Люди устали, замерзли, с ног валятся, а выехать нужно вовремя, сам понимаешь – график ломать нельзя.
– Дима, успеем, если пойдем пилить майну прямо сейчас, а помощников я уже нашел.
Мне вызвались помогать два человека – Володя Олимпиев и оператор Миша. Володя хотел понырять со мной, а у Миши появилась хорошая возможность вернуть утопленную камеру. И вместо того, чтобы лечь спать, мы в километре от лагеря долбили новую майну для дневного погружения. Работали слаженно по отработанной схеме, использовали бензопилу, топор, пешню и лопату. Освещали место мощным видеофонарем и налобными фонариками. Мороз ночью усилился, и, когда выдолбили лед примерно до метровой глубины, пила замерзла. Приняли решение часок поспать и взять вторую пилу.
Утром майну доделали быстро – нам пришли на помощь еще несколько человек и появилась вторая бензопила.
Дневное погружение состоялось, мы нашли утопленную камеру и пешню. Вот со съемкой у нас не заладилось. Кроме ровного пустынного дна ничего и никого не было. Мы оба изрядно устали за эти дни, Володя позировал неохотно, а мне было лень включать в голове клавишу «творчество». Я все же сделал пару кадров Володи с пешней в руке. Пешня была очень похожа на копье, это придавало Володе грозный вид. Глядя на это фото, можно подумать, что он охотится на Лабынкырское чудовище.
Пора возвращаться. Обратная дорога тоже была не без приключений, но это уже отдельная песня.
Хочется поблагодарить всех участников экспедиции за интересное плодотворное сотрудничество. За поддержку и взаимовыручку, за терпение и решительность, за мудрость и профессионализм. Мы многому научились друг у друга и многое узнали друг о друге. О каждом из участников экспедиции можно написать отдельную книгу, но такая задача не вписывается в мое короткое повествование.
Лабынкыр на время очистил нас от мирской шелухи и сделал чуточку лучше. Память об удивительной природе и красоте этого края навсегда останется в наших сердцах.
Экспедиция «Полюс Холода» (организаторы – Подводный исследовательский отряд РГО, Отделение РГО в Республике Татарстан и Федерации подводного спорта России) стала лауреатом премии «Хрустальный компас–2014» в номинации «Лучший региональный проект». Символ премии в области национальной географии, экологии, сохранения и популяризации природного и историко-культурного наследия России – «Хрустальный компас», выполненный из настоящего хрусталя и серебра.
Автор: Александр Губин. Фото автора
